ЦЕННОСТЬ НИЧЕГО
назад
Одно дело, знать,
что всем хватит места у буфетной стойки,
но что нам придумать,
чтобы каждый смог заплатить за еду?
БАРАК ОБАМА,
Речь на обеде Фонда «Национальной ассоциации
содействия прогрессу цветного населения», 2005
КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ ИЛИ ПРАВО ИМЕТЬ ПРАВА
Живи свободным или умри!
Государственный геральдический девиз Нью-Хэмпшира
Дайте мне свободу или дайте мне смерть!
Патрик Генри,
приводя доводы в пользу восстания против британцев
Романтический девиз «Свобода или смерть!», через политическую демагогию в Соединенных Штатах переплетает прошлое с настоящим. Это язык фронтов и революций, но его грамматика больше подходит определению ценностей в духе капитализма. В сердце капитализма бьётся идея, что частная собственность и движимые прибылью рынки обеспечивают то, что не может ни какая другая система – свободу. Община налагает на живущих в ней людей ограничения: какими ресурсами вы можете пользоваться, сколько вы можете накапливать, как вещи следует поделить. Свободный рынок не имеет ни одного из таких ограничений. На нём вы свободны покупать, продавать, потреблять и производить всё что хотите. С набитым кошельком и жадным предпринимательским духом, вы положите весь мир к своим ногам. Нет другой общественной системы, более подходящей к этой версии свободы, чем капитализм. Эта обволакивающая власть рынка, когда он предлагает свободу как заманчивый товар, одни из его самых обворожительных элементов.
/112/ Когда Обама для выхода из кризиса поставил вопрос о гигантских зарплатах банкиров, получающих государственные деньги, вопли раздались во всех корпорациях Америки. От обитателей директорских кабинетов до выпускников вузов, надеющихся когда-то усесться в директорское кресло. «Без адекватного вознаграждения и свободы предпринимательства», – вопили они, – «таланты уйдут из бизнеса!» Учитывая, что именно такие «таланты» довели экономику до кризиса, за пределами банковского мира мало прольётся слёз о потере их свободы. Но может быть они правы? Хотя бы теоретически? Капитализм обеспечивает максимальную свободу?
Недавно почивший оксфордский философ Джерри Коэн провёл мысленный эксперимент. Эксперимент помогает понять, как работают деньги. И как они влияют на свободу, которую сулят свободные рынки. Пока рынок распределяет товары за деньги, доказывал он, представление, что рынки дают свободу, остаётся спорным.
Представьте, что мы живём в мире, где у нас есть талоны, распределённые наугад. На этих талонах записаны наши права: право навестить больную мать, право проехать по конкретной дороге, право жить где-нибудь, право съесть котлету, право на лечение болезни и так далее. Вы не обязаны делать то, что написано на этих талонах, но они ограничивают степень вашей свободы. Если вы попытаетесь сделать что-нибудь, на что у вас нет талона, то окажетесь вне закона. Талоны определяют степень, насколько вы свободны (или не свободны) делать что-либо, талоны – полный список ваших прав. Чем больше у вас талонов, тем больше у вас свободы.
Но вот в чём фокус: деньги – это те же талоны. Что, в конце концов, деньги предлагают в рыночном обществе, если не возможность купить свободу? Позволить себе лечение, приличную еду, жилье, возможность не работать в пожилом возрасте, страхование от несчастного случая и безработицы. Те, кто без денег, точно также несвободны, как те, кто без талонов. В рыночном обществе, не имея денег, вы свободны ничего не делать, ничего не иметь и умереть молодым. Другими словами, при капитализме, деньги – это право иметь права.
/113/ Ирония в том, что империя цен, как говорят, распространяется вместе со свободой. И всё же свободы, которые предлагает свободный рынок – это иллюзии. Для бедных цена приличной пищи, здравоохранения, социального обеспечения, жилья – все, по сути, недоступно. Разрыв между тем, что люди зарабатывают и ценой их свободы, означает, что, для растущего количества американцев свобода – только синоним слова «ничего», что они могут себе позволить. Эта напряженность становится намного более острой при нынешнем глобальном кризисе. В Сакраменто, столице Калифорнии, возникли палаточные города. В них живут сотни людей, и по сообщениям прессы, к ним каждый день присоединяются новые пятьдесят человек. В развивающихся странах ситуация давно была ужасной, а глобальный спад швырнул новые миллионы людей в бедность. Но в обоих случаях эта бедность углубилась в общественной системе, которая сулила прогресс, процветание и развитие даже самому бедному. Но вместо обещанного, обеспечила ему пропасть неравенства, постоянные несчастья и болезни, от которых мы знаем только один способ лечения…
На территории «свободы» рынок не оставляет никакого выбора тем, кто не может за него заплатить. Например, в США систему здравоохранения (цену на жизнь!) лихо определяет рынок. «ЗдравоЗАХОРОНЕНИЕ» (англ. Sicko), документальный фильм известного режиссёра Майкла Мура, показывает худшие стороны американского здравоохранения, управляемого прибылью. Истории пациентов, которых страховая компания просит выбрать, какой из своих пальцев они хотели бы спасти: средний палец, стоящий шестьдесят тысяч долларов, или указательный палец, за более разумные двенадцать тысяч долларов. Гораздо меньше известно, как несправедливы результаты медицинского обслуживания, как они зависят от того, что мы не можем выбирать: наша раса, наш пол, богатство семьи, в которой мы родились – всё это определяет нашу судьбу.
/114/ Если мы хотите узнать количество жертв неравенства свободы в Америке, возьмите данные о смертности рожениц. Пропорцию, в которой женщины умирают во время или вскоре после рождения ребёнка. И вы получите мрачное впечатление. Эта цифра в Соединённых Штатах – 11 смертей на 100000 рожениц. В Великобритании – 8 на 100000, в Словакии – 6.1 В Соединенных Штатах расходы на здравоохранение – более 6000$ на человека. В Словакии – 565$.2
Хуже того, с 1995 года смертность рожениц у всех национальных меньшинств увеличилась. При лучшей в мире медицинской технологии, повышенном среднем доходе, и количествем миллиардеров больше, чем когда-либо прежде в Америке, больше женщин умирает во время родов, причём смертность среди афроамериканок в пять раз выше, чем среди белых женщин. Если бы афроамериканское население в Соединенных Штатах было отдельной страной, то она оценивалась бы, ниже Узбекистана, который имеет материнскую смертность 24 на 100000, и где средний доход на человека – 840$ в год. В Соединённых Штатах свободный рынок гарантирует только одну свободу – умереть молодым.
Историю США невозможно рассказать без разоблачения множества культурных, политических и экономических нажимов, которые удержали эту страну от единого, общегосударственного здравоохранения. И всё же, американский провал в обеспечении женского здравоохранения – это часть глобальной истории. В 2000 году, когда мировые лидеры встретились, чтобы обсудить, как улучшить свою социальную политику, они объявили Цели Развития Тысячелетия (ЦРТ), ряд целей, намеренных обратиться к самому вопиющему неравенству и социальной несправедливости. Не похоже, что большинство из поставленных целей будут достигнуты к 2015 году, как планировалось, и то же самое относится к цели понижения смертности среди рожениц. В 1990 году 576000 женщин умерли во всем мире от беременности или осложнений в результате родов. Цель состоит в том, чтобы сократить это число на 75 процентов, до 144000 к 2015 году. В 2005 уровень был 536000, с 7-процентным сокращением.3
/115/ Цели Развития Тысячелетия были спорны. Критики рассматривали эти цели, как разбавленный вариант «Всеобщей декларации прав человека».4 Подразумевалось, что Декларация станет новым общественным договором, обязывающим правительства всех стран гарантировать право на жизнь, собственность, занятость, здоровье и образование, наряду с другими свободами. Защитники Целей Развития Тысячелетия ссылались на реализм, утверждая, что поскольку правительства в прошлом давали обещания, но оказались не в состоянии их выполнить, то эти более скромные цели могут быть, в конце концов, достигнуты. Потому что они в компетенции каждого правительства. Права человека, записанные на бумаге, неоспоримо добрые и хорошие, но государственные цели, по сравнению с правами, остались второсортными.
В соответствии с этой моделью, права – то, что правительства дают, а не то, что граждане берут. Правительства, вроде бы, дают много, и все же. «Всеобщая декларация прав человека», документ человечества, переведённый на самое большое количество языков, кажется и сегодня небывалым достижением. Трудно представить себе государство двадцать первого века, всерьёз посвящающее себя прогрессивной внутренней политике перераспределения, которой требуют права человека.
В начале 1940-х годов, когда Поланьи заканчивал книгу «Великая трансформация», а Декларация только задумывалась, все умы были заняты ужасами Второй мировой войны, как и условиями, давшими ей начало – Великой депрессией 1930-х годов, и её убийственными политическими последствиями в Европе. Была также популярна потребность в активно перераспределяющем государстве, в немалой мере обязанная мощи воинственного рабочего движения во всём мире. В 1942 году президент Рузвельт мог призвать к «сверхналогу», 100% ставке налога на прибыль, превышающую 110000$ (в 2007 году это соответствовало бы 1,4 миллиона $). И конгресс США мог согласиться на компромиссную ставку налога в 94% со всех доходов, превышавших 200000$ (2.5 миллиона $ сегодня), и всё же быть созвучным с общественным мнением.5 Права, проистекавшие из этой политики, гарантировали всё: от прав на свободу слова и политических организаций, до права на пищу и оплаченный отпуск.
/116/ Неудивительно, что после первого прилива энтузиазма о правах человека (и после его поддержки людьми, типа Элеоноры Рузвельт, которая возглавляла Комиссию по правам человека ООН) правительства США, Великобритания и России пытались пойти на попятный. Их беспокоило, как быть с «правами человека» для групп, лишенных прав, внутри этих государств. В 1947 США ощутили это, когда Уильям Эдуард Бёркхардт Дюбуа представил петицию в ООН от «Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения» (НАСПЦН), называвшуюся «Призыв к Миру: Заявление о нарушении человеческих прав меньшинств по отношению к гражданам США негритянского происхождения, и Призыв к ООН об исправлении». Движение за гражданские права нашло брешь в обороне государства.
В последние месяцы ожидаемого конца войны, в октябре 1944 Великобритания, Соединенные Штаты, Китай и Россия сформулировали документ для послевоенного управления, в котором не было ни слова о правах человека.6 Но отступники были встречены бурей международных протестов, со стороны британских колоний и внутреннего общественного мнения в Соединенных Штатах, требовавших неотступного соблюдения прав человека. Сам Рузвельт сделал многое, чтобы разжечь эту ответную реакцию. После встречи с активистами, просившими его поддержать права человека, президент сказал: «Хорошо, вы меня убедили. А теперь продолжайте оказывать на меня давление!»7
В конце концов, компромисс был достигнут: пока язык индивидуальных прав был резким, выбор механизмов принудительного осуществления этих прав предоставлялся самим государствам. Так, 10 декабря 1948, «Всеобщая декларация прав человека» была подписана в Париже. Потребовалось гораздо больше лет, и намного больше переговоров, прежде чем международное сообщество смогло договориться о двух соглашениях, которые обязывают подписавшие государства, обеспечивать права человека, вместо того, чтобы только заявлять, что права существуют. Точно так же, как «Великая хартия вольностей» гарантировала гражданские права, а «Хартия леса» обеспечивала некоторые базовые гарантии общественных и экономических прав, было подписано два соглашения. «Международный пакт о гражданских и политических правах» и «Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах». Декларация и два пакта составили «Международный билль о правах человека». Когда они были, наконец, ратифицированы в 1966, они предназначались в качестве строгих рамок, за которые не имели право заступать ни одна корпорация, ни одно правительство.
/117/ Эта история не имела счастливого конца. Особенно на Глобальном Юге, где государства предлагали своим гражданам ждать, когда права будут предоставлены. По мере того, как государство займётся интересами всех граждан по очереди.8 Команда «Терпение, граждане!!!» подразумевает, что со временем, все мы, один за другим, достигнем Земли Обетованной. Но история доказывает, что терпение служит совсем другой цели. Это способ демобилизовать популярные требования, и позволить правительствам уклониться и не давать вообще ничего, считая, что главный долг гражданина – ждать с протянутой рукой. Другими словами, «права человека» можно считать детской сказкой, если мы позволим рынкам сохранить абсолютное господство, и если согласимся, что главное право – это право личности на частную собственность.
Но, как показали Уильям Дюбуа и движение за гражданские права, способ заставить правительство предоставить права – это не ждать, а требовать! Такое понимание прав освободило от навязанных попыток объявить права будущими выгодами от нынешнего терпения. Сегодня язык прав был заново адаптирован униженными и оскорблёнными группами, стремящимися вернуть себе часть власти, отобранной у них рыночным обществом. От движений за женские права до требований коренного населения – всюду есть признаки успеха дискуссии о правах. Потому что миллионы людей продвигают демократические общественные перемены под именем прав. Вопреки призывам потерпеть, пока правительство наберётся политической воли для перемен.