Радж Пател

ЦЕННОСТЬ НИЧЕГО

СТАНОВЛЕНИЕ HOMO ECONOMICUS СЧАСТЛИВЫМ

Применяя свою теорию к людям, Беккер настаивает, что мы – Homo economicus: каждый сам куёт своё личное счастье. Мы получаем личную выгоду, по его словам, «благодаря производственной деятельности, сочетающей купленные на рынке товары и услуги с личным временем в домашнем хозяйстве».²³ Другими словами, счастье – то, что происходит, когда мы берём материю и добавляем к ней время, в течение которого используем эту материю. Но если все мы преследуем счастье, а экономика строится на предположении, что мы жадничаем в преследовании его, то могут ли рынки принести счастье?²⁴

Это стало почти штампом: большинство людей, выигравших в лотерею, сообщают, что они менее счастливы после выигрыша миллионов, чем были прежде. Но мы и так знаем, что не в деньгах счастье. Согласно одной из самых прекрасных радиопрограмм США, «Такова американская жизнь», дантисты зарегистрировали значительное увеличение числа поврежденных зубов в результате экономического спада: люди скрипят зубами по ночам, в беспокойстве о том, как оплатить счета, но это симптом анекдотичный. Недавно нас затопили исследованиями в области счастья. Большинство из них зародились в экономических отделах, изучавших, как именно получить то внутреннее сияние, которое деньги не в силах обеспечить.

/35/ Угрюмая наука, принимая пилюли счастья, открыла истинность аксиомы всех культур: погоня за богатством не делает счастливым. Путь, который протоптало общество потребления к счастью, ведёт к частной собственности на дом и новый автомобиль. Однако научные исследования всё чаще указывают на психологический вред, связанный с алчностью. Психоаналитик из Сан-Франциско отмечает, что его пациенты «купили себе БМВ, и у них дома стоимостью 3 миллиона долларов на берегу моря, в самом престижном округе Марин. А они каждое утро просыпаются со словами: “Что-то мне паршиво сегодня…”»²⁵ Но не только буржуазия из округа Марин находится в подавленном состоянии. В обширном исследовании 12000 первокурсников из 21 колледжа Соединённых Штатов приняли участие в обследовании 1976 г. Обследование включало в себя вопросы об их финансовых целях и удовлетворённости жизнью во многих областях. Они были обследованы повторно в 1995 г. Те, кто придавал большую важность деньгам в 1976, оказались менее удовлетворёнными в 1995.²⁶ Другое обследование 266 студентов школы бизнеса обнаружило то же самое: чем большую важность человек придавал деньгам, тем ниже оказался уровень его благополучия.²⁷ Наихудшие коллизии переживали те ответчики, кто хотел зарабатывать деньги, чтобы преодолеть неуверенность в себе.

На международном уровне одну из важнейших частей исследования денег и счастья называют «Парадоксом Истерлина», в честь экономиста Ричарда Истерлина. В публикации от 1974 г. он обнаружил, что люди с доходом выше среднего говорят, что чувствуют себя счастливее, чем их более бедные коллеги. В этом нет ничего удивительного. Но он также обнаружил: если однажды страна поднялась выше уровня доходов, на котором основные потребности в виде жилья, еды, воды и энергии могут удовлетворяться, то среднее счастье больше не увеличивается. /36/ Парадокс, другими словами, состоит в том, что начиная с определенного момента, больше денег не делает нас счастливее. Вместо этого мы обнаруживаем, что стали гедонистами, занятыми однообразным трудом, у которых счастье в том, чтобы не отстать по уровню потребления от себе подобных. И когда те добиваются успеха, а мы нет, даже если мы более обеспечены в абсолютных величинах, то чувствуем себя менее счастливыми.

Согласно более свежим данным, нация может увеличить средний уровень своего счастья, но стоить это будет очень дорого. После достижения уровня достаточного дохода, чтобы удовлетворять основные потребности, увеличение счастья требует подъёма дохода в геометрической прогрессии. Чтобы пройти от одной до двух единиц счастья, потребовалось 10 долларов, но после точки, в которой удовлетворились ваши основные потребности, чтобы пройти от двух до трёх единиц счастья, потребуется 100 долларов, от трёх к четырём потребуется 1000 долларов и так далее.²⁸

Между тем, в рамках экономики, счастье определяется разницей между надеждами на уровень дохода и способностью достичь его. Множество людей с БМВ и домами за 3 миллиона долларов заявляют, что они, фактически, счастливы. Вот почему тех, кто несчастлив, побуждают считать себя ненормальными и обращаться за помощью к психоаналитику. Как утверждает экономист Корнелльсского университета, Роберт Франк, счастье, достигнутое с помощью покупки яхт и золотых часов «Ролекс», имеет глубокие социальные последствия, особенно, когда растёт неравенство. Между 1979 и 2005 гг. в Соединённых Штатах непрерывно возрастал разрыв между богатыми и бедными. Чистый доход одного процента богачей вырос почти на 200%, а бедняки, пятая часть населения страны, повысили свои доходы всего на 6%.²⁹ Всё больше богатства скапливается в руках немногих, чей образ жизни прославляют СМИ, а значит, у большинства людей желания превышают возможности.³⁰ Нас больше не радуют те вещи, от которых мы были в восторге. /37/ Подумайте о своём телевизоре. Пять лет назад вы были им очень довольны, а сегодня – не очень. С вашим телевизором ничего не случилось, но по сравнению с вошедшей в подсознание нахальной многочасовой рекламой плоских, больших, ярких телевизоров, ваш вдруг показался неуклюжим.

Происходит инфляция так называемых «престижных вещей», вещей, отражающих ваше общественное положение. Вот почему растущее неравенство делает большинство людей менее счастливыми. Хуже того, неравенство растёт в международном масштабе.³¹ Это может объяснить недавний рост преступности в Бутане, когда-то одной из самых счастливых стран в мире. Представление о том, насколько хорошо живёт народ, то есть общенациональное счастье, пошло ко дну, когда новый король Бутана, закончивший Оксфорд, импортировал в страну спутниковое телевидение. Телевизионные образы невозможного уровня жизни, телесные формы, дорогие одежды и украшения, привели не только к негодованию, но и вызвали волну преступности. Молодёжь стала воровать, чтобы позволить себе безделушки, которые продавал медиа-магнат Руперт Мёрдок, через спутниковое телевизионное вещание на Азию.³² Телевидение преподносит мир, недосягаемый для большинства людей, не только в Бутане, но и в США. И стремясь возвратить себе ощущение счастья, подростки начали воровать в магазинах.

На государственном уровне это означает, что деньги и их большой брат, валовой национальный продукт, слабые показатели благополучия и счастья.³³ Другие индикаторы общественного благополучия и счастья не только существуют, они куда более разоблачающие. «Индекс развития человеческого потенциала», публикуемый Программой развития ООН, связывает национальный доход с данными о здоровье и образовании. «Гендерный индекс развития» тоже из Программы развития ООН (ПРООН) показывает, насколько уважаются права женщин в разных странах, их степень участия в политической, общественной и экономической жизни. «Новый Экономический Фонд» в Великобритании издал богатый набор данных под рубрикой "Национальные благосостояния", который рассматривает все ощущения счастья и жизненности, благоприятные для общественных отношений. /38/ В европейском регионе Дания лидирует почти во всём, Великобритания держится на 13-м месте из 22-х, опережая только Францию.³⁴

Индексы – попытки уловить неуловимое понятие хорошей жизни, то, что в древней Греции называлось «эвдемония». В этом понятии счастье связано, скорее, с человеческим процветанием, чем с деньгами. Существует отрасль психологии, которая убеждает нас думать о счастье, как о побочном продукте более глубокого психологического благополучия. Чем больше психологическое благополучие, которое мы имеем, тем больше счастья мы производим. Щедрость и альтруизм –способы создать запас такого благополучия. Но щедрость и альтруимз выгодны ещё и тем, что позволяют создать счастье в короткий срок. Эта гипотеза сразу разъясняет проблему в области изучения счастья: почему счастье возникает не когда мы получаем деньги, а когда их отдаём.³⁵ Один эксперимент, проведённый при тщательном контроле достоверности, показал, что

1. щедрость не приводит непосредственно к счастью,

2. счастье не вызывает щедрость;

3. богатство не вызывает щедрость или счастье, но

4. психологическое благополучие – источник и щедрости, и счастья.

Здесь парадокс, который хорошо понял Джон Стюарт Милль. Чтобы стать счастливым, надо забыть, что стараешься стать счастливым:

«Лишь те счастливы (я думаю) кто сосредоточил свой ум на какой-то цели, которая не является их личным счастьем: на счастье других, на усовершенствовании человечества, даже на каком-то искусстве или исканиях, цели, преследуемой не как средство, а как высший идеал сам по себе. Стремясь к чему-то другому, они, мимоходом, обретают счастье».³⁶

/39/ Милль понял, а Беккер, похоже, не понял то, что доказал богатый опыт человечества: попытки жить как Homo economicus – губительны. Закованные в цепи, Homo economicus будут съедены, как фураж для рынков и безудержной прибыли. Теория и политика Беккера (этот синдром слепоты Антона) продолжает распространяться, по причинам, далеко выходящим за пределы её теоретической аккуратности. Применение его метода не безобидное дело: его жадность – это политика. Она неизменно поддерживает курс, выгодный самым богатым: оправдывает постоянство экономической монополии, патриархат и торговлю человеческими органами. Будь Беккер всего лишь восторженным сторонником экстравагантной теории, можно было бы забавляться нелепыми выходками этого академика. И его экономической кувалды, для которой весь мир стал гвоздём. Но поскольку черты его методов широко распространились в социологии, особенно популярной в США, он не может так легко отделаться. Французский философ Мишель Фуко, на своих лекциях в «Коллеж де Франс» 1978-79, относился к Беккеру очень серьёзно, утверждая, что Беккер воплощает в себе губительные и распространяющиеся тенденции в современном рыночном обществе.³⁷

Вовсе не фантазёр, Беккер – это и причина и симптом нового рыночного порядка. Он – глашатай неолиберальной культуры, в которой мы усваиваем рыночные ценности. В которой мы ведём себя, как отдельные предприниматели, устраивающие своё личное счастье, перемещая ресурсы на рынке и добавляя к ним время, чтобы получить выгоду, и протоптать свою тропинку к счастью. Нелепость заключений Беккера о семье, иммиграции и медицине – признак того, что нынешнее рыночное общество еще не до конца уяснило его теорию. Но дайте время. Мы видели, как меняются общественные взгляды на то, что принадлежит рынку. Глобальная система страхования жизни сегодня стоит более чем 2 триллиона долларов.³⁸ Когда-то эта практика была полностью запрещена в Европе, но она преодолела аморальное клеймо «деньги за смерть» в 1840-х годах в Соединенных Штатах.³⁹

/40/ Защищая распространение мира рынков и Homo economicus, Беккер вносит свой вклад в культуру рыночного общества. Теми способами, которые служат материальным интересам конкретных групп. Культура не висит в воздухе, а имеет значение на земле, в мире людей из плоти и крови. Взгляды Беккера выгодны существам, более похожим на Homo economicus, чем мы с вами, – корпорациям.